Николай ЧАБАН
За что ты, время мстило Айседоре?
Дора-Анджела Дункан родилась в Сан-Франциско 27 мая 1877 года. Брак ее родителей к этому времени уже распался. Мать, профессиональная музыкантша, была вынуждена много работать, и девочка, подрастая, была предоставлена самой себе. Целыми днями бродила она по берегу океана, буквально впитывая дыхание стихий - ветра, солнца, океанических волн... Не стесненная никакими канонами, Дора-Анджела очень рано осознала неотразимость пластики свободного тела. Ей не было и 18, когда она сыграла роль феи в спектакле «Сон в летнюю ночь», поставленном «Шекспировской труппой» Огастина Дейли. В 22 она, босиком и в легкой тунике, танцевала сначала в Лондоне, а потом - на сценах практически всех столиц Европы.
Одной из первых Дункан «иллюстрировала» танцами классическую музыку. Видя в освобожденном теле высший разум, она превращала произведения Глюка, Шуберта, Бетховена, Вагнера и многих других композиторов в незабываемую феерию. В момент, когда накал музыкальных страстей достигал апогея, Айседора превращалась в богиню. Более двадцати лет к алтарю этой богини устремлялись миллионы поклонников. Слава ее была абсолютной и... неповторимой! Как пророчески заметила великая балерина Матильда Кшесинская, последовательниц у Дункан как танцовщицы не будет.
Однако сама Айседора считала иначе: «Мысль о создании собственной школы современного танца в разных государствах не покидала меня...» В начале прошлого века ей это удалось. Но школы, учрежденные в Европе и США, просуществовали недолго. А вот Россия, революцию в которой Дункан приняла с восторгом, отнеслась к расширению сферы ее искусства с неожиданным энтузиазмом. Более того: школа и студия Дункан просуществовали в СССР с 1921 по 1949 год. Первым педагогом здесь была сама Айседора. А когда 50-летняя танцовщица трагически ушла из жизни, ее ученики и последователи сделали огромный вклад в развитие не только современного танца, но и знаменитого русского балета, перенявшего и «пластику стихий» Дункан.
Гастролировать в России Айседора начала еще в 1904 году. А в 1924-м, уже после фактического разрыва с Есениным, она приехала и в наш город. Прославленную балерину сопровождал известный пианист и музыковед Марк Наумович Мейчик. О том, как проходили выступления Дункан в театре Горького (тогда им. Луначарского), о предшествовавших им событиях и зрительских впечатлениях екатеринославцев читайте в материале Николая ЧАБАНА.
В Екатеринослав прославленная балерина Айседора Дункан приехала не с Сергеем Есениным, а с Марком Мейчиком
Как многие великие, Айседора Дункан была женщиной со странностями. Несомненно умная, она отличалась склонностью к эпатажу и словесному озорству, чем, кстати, напоминала блестящего остроумца Бернарда Шоу. Известная актриса, к примеру, утверждала: «Большинство общественных бедствий оттого, что люди не умеют двигаться. Они делают много лишних и неверных движений». И словно поддразнивая собеседника, мысли эти она развивала в форме забавных афоризмов. Узнав, что Наталья Крандиевская-Толстая пишет стихи, она усмехнулась недоверчиво:
- Есть ли у вас любовник, по крайней мере? Чтобы писать стихи, нужен любовник.
Подозрительно восторженным было отношение Дункан ко всему русскому. Современникам порой казалось, что пресыщенная, утомленная славой женщина воспринимает и Россию, и революцию, и любовь Есенина как злой аперитив, как огненную приправу к последнему блюду на жизненном пиру.
В 1922-м ей было сорок пять. Она была еще хороша, вспоминала жена Алексея Толстого, но в отношениях ее к Есенину уже чувствовалась трагическая алчность последнего чувства.
- Любит, чтобы ругал ее по-русски, - не то объяснял, не то оправдывался
Есенин, - нравится ей. И когда бью - нравится. Чудачка!
- А вы бьете? -
спросила Толстая.
- Она сама дерется, - засмеялся он уклончиво.
- Как вы
объясняетесь, не зная языка?
- А вот так: моя - твоя, моя - твоя... - И он
задвигал руками, как татарин на ярмарке. - Мы друг друга понимаем, правда,
Сидора?
Писательская чета Толстых, жившая в то время в Берлине, пригласила к себе на завтрак Айседору Дункан, Есенина и Горького. Айседора пришла, обтекаемая многочисленными шарфами пепельных тонов, с огненным куском шифона, перекинутым через плечо, как знамя. В этот раз она была спокойна, казалась усталой. Грима было меньше, и увядающее лицо, все еще полное женственной прелести, напоминало прежнюю Дункан.
Толстым было известно о ее трагедии. Дети Айседоры, мальчик и девочка, погибли в Париже, в автомобильной катастрофе много лет назад. Они ехали с гувернанткой в дождливый день в машине через Сену. Шофер затормозил на мосту, машину занесло на скользких торцах и перебросило через перила в реку. Никто не спасся...
На завтраке у Толстых Есенин непрестанно подливал водку в стакан Айседоры (рюмок для этого напитка она не признавала). И она, протягивая стакан Горькому, пьяно восклицала:
- За русский революсс! Слушайте, Горки, я будет тансоват только для русски революсс. Это прекрасно - русски революсс!
Горький чокался и хмурился. Ему было не по себе. Поглаживая усы, он нагнулся к Толстой и тихо сказал:
- Эта пожилая барыня расхваливает революцию, как театрал удачную премьеру. Это она - зря.
Помолчав, он добавил;
- А глаза у барыни хороши. Талантливые глаза.
Сергей Есенин читал свои стихи. Позднее пришел поэт Кусиков, кабацкий человек в черкеске, с гитарой. Его никто не звал. Но в Берлине он как тень всюду следовал за Есениным.
Затем Айседора пожелала танцевать. Сбросив добрую половину своих шарфов, она оставила два на груди, один на животе, а красный накрутила на голую руку, как флаг, и, высоко вскидывая колени, запрокинув голову, побежала по кругу. Кусиков нащипывал на гитаре «Интернационал». Ударяя руками в воображаемый бубен, Дункан кружилась по комнате, отяжелевшая, хмельная менада. Зрители жались по стенкам. Есенин опустил голову, словно был в чем-то виноват. Тяжело было и Наталье Толстой. Она вспоминала вдохновенную пляску Айседоры Дункан в Петербурге за пятнадцать лет до того: «Божественная Айседора! За что так мстило время этой гениальной и нелепой женщине?..»
В Екатеринослав Айседора Дункан приехала через полтора-два года после того - в феврале 1924-го, уже после разрыва с Сергеем Есениным, а не вместе с ним, как представляла местная легенда. 5 февраля, через две недели после смерти Ленина в газете «Звезда» появилось сообщение о том, что «гастроль Айседоры Дункан в Екатеринославе состоится в средних числах февраля в театре им. тов. Луначарского».
Еще через неделю появилось более основательное объявление. Из него жители Екатеринослава узнали, что в понедельник, 18 февраля, в Большом гостеатре им. тов. Луначарского (ныне театр им. Горького) состоится один концерт Айседоры Дункан и Марка Мейчика (рояль). Концертная програма должна была состоять из произведений Шопена. Билеты продавались в кассе театра... Организатор турне - Б. Зиновьев, администратор Н. Саксонский. Фамилия организатора турне должна была внушать почтение: партийный вождь Зиновьев был тогда в большом фаворе.
Несколько слов следует сказать и о пианисте, с которым приехала в Екатеринослав прославленная балерина. Марк Наумович Мейчик (1880-1950) был известным пианистом и музыковедом. В 1898 году он поступил в Московскую консерваторию и закончил ее с золотой медалью. Об этом напоминает мраморная доска в Малом зале консерватории. На ней высечено и его имя как медалиста. Марк Мейчик был в списке гостей, приглашенных Сергеем Есениным на свою свадьбу. В 1924-м Мейчик совершил несколько гастрольных поездок по СССР вместе с Айседорой Дункан. В 1925 году был заведующим издательством «Музторг МОНО», потом стал первым художественным директором Государственого института театрального искусства (ГИТИСа).
...Ехала к нам Айседора на один концерт, а осталась, похоже, на целую неделю! Скорее всего ее здесь задержала «нелетная» погода - в те дни в Украине разыгралась сильнейшая метель, парализовавшая даже железнодорожный транспорт. Константин Паустовский в своей «Книге скитаний» писал, что снег в ту зиму валил почти беспрерывно.
Спустя несколько дней все той же «Звезде» появилось следующее извещение:
«В пятницу, 22 февраля в театре им. тов. Луначарского состоится последняя гастроль Айседоры Дункан. Для членов профсоюзов билеты на эту гастроль по пониженным ценам. В программе произведения Вагнера, Скрябина, Листа, Чайковского и Бетховена».
Так что выступлений здесь известной танцовщицы вышло не одно, а несколько, коль речь идет о «последней гастроли». Газета «Звезда» оперативно откликнулась на событие и уже 21 февраля 1924 года некий А. Скворчевский опубликовал рецензию «Айседора Дункан и «публика». Об авторе заметки известно лишь то, что он вел занятия кружка ленинизма в центропартклубе. Так что вполне мог «с верных позиций» оценить увиденное на сцене. Интересно познакомиться с этим откликом с расстояния прошедших восьмидесяти лет.
«Говорят, традиция настолько сильна в психике человека, - писал Скворчевский, - что благодаря этому у многих людей бывает раздвоенность: думаешь одно, а хочешь другого. Так вот - и на вечере Дункан.
Ведь пришли смотреть - валом повалили. Никогда театр за время революции не видел столько народу, который бы шел не на митинг, а в театр смотреть, платил довольно дорогую плату за место. И разный народ, как в феврале 1917 года.
А открылся занавес... Полилась музыка...
И... удивление, испуг, даже отчаяние овладели екатеринославским гражданином.
Вышла женщина, стала посреди сцены и начала проделывать ритмические движения. Простые, но точь-в-точь такие, какие, казалось, каждый может проделать.
Чего-то нагибалась, зачем-то покрывалась темно-лиловым плащом, кому-то простирала руки - и только.
Разве вот в вальсе проделала два-три «па» танца.
За это ей уже смело и довольно бурно хлопали.
А в антракте подходили и спрашивали: «Ну как?» И отвечали:
- Ничего. Ну, я ничего не понимаю.
Ну, и не шел бы смотреть эту самую Дункан. А если уже пошел, так, ничего не понимая, не возмущался бы.
А подумал бы: не понял - значит, не понял, попробую понять.
Так ведь?
Но нет, ты благороден, в тебе две души: одна кричит «не понял», другая - «мировая знаменитость».
А Айседора Дункан - это монолит ритма и музыки, эта благородная из благородных, сливающая мысль, звуки, движение в единое целое, под мощные звуки «Интернационала», уезжает от тебя, обывательская пошлость. Уезжает из Америки в Страну Советов, к рабочим и крестьянам. И продолжает уже здесь свой «Интернационал». И как сильны и смелы эти жесты гнева и мести под слова: «Это есть наш последний и решительный бой...» Как сильны. А там, в Москве, другой титан (видимо, речь о В. Мейерхольде - ред.), порвавший с традицией на ужас всем прогнившим, ломает установленный стиль отца русского быта Островского, ломает и творит то, что велит ему новое, рабоче-крестьянское. Нет, есть еще порох в пороховницах - на смену тебе, смердяковщина, обломовщина, санинщина и керенщина, - идет новый пролетарский мыслитель, - рабфаковец, красный студент, красный профессор. Медленно, но верно.
Идут...
И горе вам, застрявшие в болоте традиции!
Никогда им не понять Айседоры Дункан, никогда им не осмыслить единства мысли, ритма и музыки.
Никогда им не поверить в близость, яркую, реальную близость победы труда над капиталом. Никогда!»
Этими словами закончился отклик на выступление Айседоры Дункан в Екатеринославе. Пафос выступления преподавателя ленинизма понятен: противопоставление традиции и новаторства, обывателя и революционного искусства. Не будем тоеоретизировать на тему, кто оказался прав, а кто - нет.
Для нас важно, что Айседора Дункан своим божественным крылом коснулась храма искусства в нашем городе. Если было холодно зрителям в зале, то ей, полураздетой, было холодно вдвойне. Она терпела ради «революсс». Правда, невольно обращаешь внимание на маленькую деталь: «народ платил довольно дорогую цену за место». Революция революцией...
По воспоминаниям Натальи Крандиевской-Толстой, Дункан и Есенин в голодном для России 1922-м жили в Берлине широко, располагая, пожалуй, тем количеством денег, какое дает возможность пренебрежительного к ним отношения (Дункан тогда заложила свой дом в предместье Лондона и вела переговоры относительно продажи дома в Париже).
Еще один любопытный вопрос: а чем добиралась в Екатеринослав прославленная актриса? Только не в железнодорожном вагоне! Автомобиль был, по воспоминаниям современников, единственным способом передвижения, который она признавала. Железнодорожный вагон вызывал у нее брезгливое содрогание, говорят, что она никогда не ездила в поездах.
Но, как известно, именно автомобиль и стал причиной ее гибели.
http://jew.dp.ua/ssarch/arch2005/08/sh8.htm
..texts
http://idvm.narod.ru
http://troul.narod.ru/center.htm
..index