begin ` go to end

Людмила Никитина
АЙСЕДОРА

ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА.

АЙСЕДОРА – Айседора Дункан.
АКТЕР – исполняет все мужские роли.
ПЛАСТИЧЕСКАЯ ГРУППА – возможно, две женщины, два мужчины. Однако, по усмотрению режиссера.

ГОЛОС: «Трагическая смерть Айседоры Дункан. 16 сентября 1927 года, город
Ницца. Проезжая на автомобиле, прославленная танцовщица Айседора Дункан была выброшена из машины вследтвии того, что конец ее шарфа зацепился за колесо. Дункан была поднята с переломом позвоночника.
(Рокот волн).
АЙСЕДОРА. Я родилась у моря и не раз впоследствии замечала, что все
крупные события моей жизни тоже происходили у моря. Мое понятие о движении, о танце, несомненно, вызвано ритмом волн.

ТЕНИ. Айседора, не вертись! Айседора, сиди смирно!
АЙСЕДОРА. Хотела бы я посмотреть, как бы вы, уважаемая мисс, сидели за
партой с пустым желудком и в промокших ботинках.
(Музыка, гаммы).
ТЕНИ. Станьте на пальцы ног.
АЙСЕДОРА. Зачем?
ТЕНИ. Это красиво, это возвышенно. Если вы этого не чувствуете, вам никогда
не стать танцовщицей… Итак, первая позиция. Готовы? Плие, и - раз!..
АЙСЕДОРА. Это безобразно! Это противно природе!
Я не знала точно, каким будет мой танец, но я стремилась к неведомому миру, в который, я предчувствовала, смогу попасть, если найду к нему ключ. Мое искусство уже заключалось во мне, когда я была маленькой девочкой…
(Музыка мамы).
Мама… (Слушает музыку).
(Резко). Я пытливо вглядывалась в лица замужних женщин, подруг моей
матери, и заметила, что на каждом виднелись печать зеленоглазого чудовища ревности и клеймо рабыни. Я дала обет на всю жизнь, что никогда не опущусь до этого унизительного состояния.

(Звуки поезда, музыка. Автомобильные гудки, голоса, смех. Айседора бьется от стены к стене, путается в занавесях. Должно сложиться ощущение, что в этой борьбе появляется ее танец.)
АЙСЕДОРА. У меня есть великая идея, которую я изложу вам, мистер Дейли, и
вы, вероятно, единственный человек, который может понять ее. Я открыла секрет танца. Я открыла секрет танца. Я открыла искусство, которое утрачено уже две тысячи лет. Я принесла вам идею, которая произведет переворот во всей нашей эпохе.
МУЖЧИНА. Здесь не мюзик-холл! Неслыханно, чтобы публика аплодировала
танцу!
АЙСЕДОРА. Зачем вы меня тут держите, когда вы совершенно не используете
моего гения?
МУЖЧИНА. Я слышу, что вы танцуете под мою музыку. Я запрещаю это,
запрещаю. Моя музыка не предназначена для танцев.

(Неподвижно стоит, скрестив руки на груди).
АЙСЕДОРА. Я старалась создать такой танец, который передавал бы
движениями тела различные эмоции человека. В течение целых часов я простаивала совершенно безмолвно. Я искала такой источник танцевального движения, который проникал бы во все поры тела. Я обнаружила, что когда я слушаю музыку, вибрации ее устремляются потоком к этому единственному источнику танца, находящемуся как бы внутри меня. Вслушиваясь в эти вибрации, я могла претворять их в танце.

МУЖЧИНА. Я представитель самого крупного мюзик-холла, приехал из
Берлина. Мы слышали о ваших танцах босиком. Я предлагаю вам ангажемент.
АЙСЕДОРА. О, благодарю вас. Я никогда не соглашусь ввести свое искусство в
мюзик-холл.
МУЖЧИНА. Но вы не понимаете. Величайшие артисты появляются в нашем
холле и получают много денег. Я предлагаю вам пятьсот марок за вечер. Вы будете великолепно преподнесены как «первая босая танцовщица в мире». Разумеется, вы согласны.
АЙСЕДОРА. Конечно, нет. Конечно, нет. Какой ужас - танцевать вместе с
акробатами и дрессированными животными. Нет, ни на каких условиях.
МУЖЧИНА. Тысячу марок за вечер.
АЙСЕДОРА. Уйдите, пожалуйста! Уйдите!
МУЖЧИНА. Глупая девчонка! Вы отказываетесь от тысячи марок?
АЙСЕДОРА. Конечно, и я отказалась бы и от десяти тысяч, от ста тысяч. Я ищу
нечто, чего вы не понимаете. Когда-нибудь я приеду в Берлин. Я буду танцевать перед соотечественниками Гете и Вагнера, но в театре, который будет их достоин, и, вероятно, больше, чем за тысячу марок.

АЙСЕДОРА. Мое пророчество исполнилось: три года спустя тот же самый
импресарио принес мне цветы в Оперный театр Кроля, где для меня играл оркестр Берлинской филармонии, а спектакль был продан больше, чем за 25 тысяч марок.
Если мельницу, баню, роскошный дворец
Получает в подарок дурак и подлец.
А достойный идет в кабалу из-за хлеба -
Мне плевать на твою справедливость, Творец!

Неужели таков наш ничтожный удел:
Быть рабами своих вожделеющих тел?
Ведь еще ни один из живущих на свете
Вожделений своих утолить не сумел.

(Ропот зрителей.)

АЙСЕДОРА. И вот признание? Но тогда возникло много ссор и горячих споров
о моих красивых ногах, о том, достаточно ли нравственным является вид моей собственной кожи. Я до хрипоты доказывала, как прекрасно и целомудренно нагое человеческое тело, когда его воодушевляют прекрасные помыслы. Но моя прозрачная туника, выявляющая все части моего тела, вызывала некоторую суматоху среди зрителей.
О прославленном скажут: «Спесивая знать!»
О смиренном святом: «Притворяется, знать…»
Хорошо бы прожить никому не известным,
Хорошо самому никого бы не знать.
Моя популярность стала почти невероятной. Меня называли «божественной Айседорой». Зрители приходили на моих представлениях в состояние совершенного экстаза. Но если бы я рассматривала танец, лишь как исполнение соло, мой жизненный путь был бы очень прост. Достигнув славы, желанная в любой стране, я должна была лишь продолжать свою триумфальную карьеру. Но, увы, я была одержима мыслью о школе, обширном ансамбле, танцующем девятую симфонию Бетховена.

МУЖЧИНА. Школа Айседоры Дункан открыта для приема талантливых детей,
с тем, чтобы они стали последователями того искусства, которому Айседора Дункан надеется обучить тысячи детей из народа!

(Шум, ропот).

ГОЛОС. Одна сумасшедшая дама, которая живет в этом доме, дала объявление
в газете, что она охотно принимает к себе детей.
АЙСЕДОРА. Я была этой «сумасшедшей дамой». Мой дом осаждали родители
со своим потомством. Я так жаждала создать школу, что брала детей без разбора, просто за приятную улыбку и красивые глаза.
Так, например, однажды ко мне вошел мужчина, держа в руках узел, завернутый в шаль. Он положил узел на стол, и я, развернув его, увидела два больших внимательных глаза, глядящих на меня - девочку приблизительно четырех лет. Он спросил меня, возьму ли я ребенка, и едва дождался ответа. Я уловила в них большое сходство, которое могло объяснить его поспешность и желание сохранить тайну.
Со свойственной мне непредусмотрительностью, я согласилась принять девочку на содержание, после чего он исчез, и я никогда его больше не видела.

МУЖЧИНА. Вы чудесны! Вы удивительны! Но зачем вы украли мои идеи?
Откуда вы достали мои декорации?
АЙСЕДОРА. О чем вы говорите? Это мои собственные голубые занавесы. Я
придумала их, когда мне было пять лет.
МУЖЧИНА. Нет! Они принадлежат мне! Это мои идеи. Но вы - то существо,
которое я представлял себе перед моими декорациями. Вы воплотили в жизнь все мои мечты.
АЙСЕДОРА. Но кто вы такой?
МУЖЧИНА. Гордон Крэг.
(Танец. С потолка сыплются лепестки роз.)
Меня в горах застигла тьма.
Январский ветер, колкий снег.
Закрылись наглухо дома,
И я не мог найти ночлег.

По счастью, девушка одна
Со мною встретилась в пути.
И предложила мне она
В ее укромный дом войти.

Она подушку принесла
Под изголовие мое
И так мила она была,
Что крепко обнял я ее.

В ее щеках зарделась кровь.
Два ярких вспыхнули огня.
Коль есть у вас ко мне любовь,
Оставьте девушкой меня!

Был мягок шелк ее волос
И завивался точно хмель.
Она была душистей роз,
Та, что постлала мне постель.

А грудь ее была кругла, -
Казалось, ранняя зима
Своим дыханьем намела
Два этих маленьких холма.

Я целовал ее в уста -
Ту, что постлала мне постель,
И вся она была чиста,
Как эта горная метель.

Проснувшись в первом свете дня.
В подругу я влюбился вновь.
Ах, погубили вы меня! -
Сказала мне моя любовь.

Целуя веки влажных глаз
И локон, вьющийся как хмель,
Сказал я: - Много, много раз
Ты будешь мне стелить постель!
МУЖЧИНА. Почему ты не бросишь театра? Почему ты желаешь появляться на
сцене и размахивать вокруг себя руками? Почему бы тебе ни оставаться дома и не точить мне карандаши? Ты же знаешь, моя работа…
АЙСЕДОРА. О да, твоя работа. Ты - гений, но ведь ты знаешь, что существует
и моя школа.
МУЖЧИНА. Да, но моя работа!
АЙСЕДОРА. Разумеется, она очень важна. Но для меня сперва моя школа…
(Молчание. Айседора подбегает к станку.)
АЙСЕДОРА. О, дорогой, я обидела тебя!
МУЖЧИНА. Обидела? О нет. Все женщины несносны, и ты тоже несносна,
вмешиваясь в мою работу.
(Крэг уходит. Ветер разносит лепестки роз. Айседора сползает спиной по станку, в движении, напоминающем роды. В скорбном танце.)
АЙСЕДОРА. О, но ребенок! Ребенок родился удивительный, сложенный как
Купидон, с голубыми глазами и золотистыми кудрями. И, чудо из чудес, ротик искал мою грудь и, кусая и дергая ее беззубыми деснами, пил хлынувшее молоко.
О, женщины, что толку от того, что мы учимся на адвокатов, художников или скульпторов, когда существует это чудо. Теперь я знала всепоглощающую любовь, перед которой бледнеет любовь к мужчине. О где ты, мое Искусство? Какое мне дело до Искусства! Я ощущала себя богом, высоко стоящим над любым художником или артистом. Дердри! Ты будешь моей златокудрой Дердри!

(Стук колес.)

АЙСЕДОРА. Это я еду в Петербург.
По дороге в вагоне мне снилось, что я головой выпрыгнула из окна в снег, покатилась и замерзла в его ледяных объятиях. Интересно, что сказал бы доктор Фрейд об этом сне?
Поезд, который вез меня в Петербург, из-за снежных заносов опоздал на пол дня. Было десять градусов ниже нуля. Я еще никогда не испытывала такого холода. Направляясь на извозчике в гостиницу, я внезапно увидела зрелище…
(«Мы жертвами пали» в исп. А.Градского.)
На некотором расстоянии от меня шла длинная процессия. Мрачная и печальная. Один за другим шли нагруженные люди, согнувшись под своим грузом - гробами. Кучер замедлил шаг лошади, нагнулся и перекрестился. Он объяснил мне, что это были рабочие, расстрелянные накануне перед Зимним дворцом. Слезы струились у меня по лицу и замерзали на щеках.
Если бы поезд не опоздал на 12 часов, я бы никогда этого не увидела. Если бы я никогда не увидела этого, вся моя дальнейшая жизнь сложилась бы иначе. О, какими же незначительными и напрасными казались мне сейчас мои личные желания и страдания! Как бесполезно мое искусство, если оно не могло здесь ничем помочь.

(Наступающий ропот.)

АЙСЕДОРА. Что? Что вы говорите? Я превысила свой счет в банке? Да, но моя
школа… Подождите, подождите, я найду деньги.

АЙСЕДОРА. Я должна разыскать какого-нибудь миллионера. (Повторяется
несколько раз поначалу в шутку, потом всерьез.)

АЙСЕДОРА. Он вошел, высокий и белокурый, с вьющимися волосами и
бородой. «Лоэнгрин».
ЛОЭНГРИН. Вы меня не знаете, но я часто аплодировал вашему дивному
искусству. Я восхищен вашим искусством, вашей смелостью, вашей школой. Я пришел помочь вам. Что я могу для вас сделать?
АЙСЕДОРА. Странное ощущение овладело мною. Я уже встречала прежде
этого человека. Но где? Как во сне я вспомнила похороны графа де Полиньяка, себя, горько плачущую молодую девушку, длинные ряды родственников. Внезапно я вспомнила взгляд одного из них…
Мы впервые встретились возле гроба, что не пророчествовало счастью. Тем не менее, с этой минуты я поняла, что ко мне явился мой миллионер.
Проснись, любовь! Твое ли острие
Тупей, чем жало голода и жажды?
Как ни обильны яства и питье,
Нельзя навек насытиться однажды.

Так и любовь. Ее голодный взгляд
Сегодня утомлен до утомленья,
А завтра снова ты огнем объят,
Рожденным для горенья, а не тленья.
Что я помню из поездки в Египет? Пурпурный восход солнца, алый закат, золотые пески пустыни, храмы. Тонкую фигурку Дердри, танцующую на палубе. Увидав сфинкса, она сказала:
- О, мама, эта куколка не очень красивая, но такая внушительная.

ЛОЭНГРИН. Айседора, какое твое любимое стихотворение?
АЙСЕДОРА.  Ты, воздух, без тебя мне ни говорить, ни дышать!
  Ты, свет, что окутал меня и все вещи нежным и ровным дождем!
 Вы, торные кривые тропинки, бегущие рядом с дорогой!
 Вы, тротуары…
ЛОЭНГРИН. Какой вздор! Этому человеку никогда не удавалось зарабатывать
себе на жизнь.
АЙСЕДОРА. Разве ты не видишь, что им владели грезы о свободной Америке?!
ЛОЭНГРИН. Будь прокляты эти грезы!

АЙСЕДОРА. Да, его грезы об Америке ограничивались десятками фабрик. Но
такова уж извращенность женщин, что после каждой ссоры я кидалась в его объятия, забывая обо всем под его ласками.

(Видение Крэга, его музыкальная тема.)

АЙСЕДОРА. Крэг? Что? Что, ты хочешь, чтобы я осталась с тобой?.. Да… Нет,
нет… Нет, уходи…

ГОЛОС. Дорогая мисс Дункан, ваша беременность видна из первого ряда.
АЙСЕДОРА (резко). О, дорогая миссис, но это именно то, что я желаю
выразить своим танцем: любовь - женщину, развитие - весну. И мой танец выражает это.
Может ли женщина действительно быть артисткой, ибо искусство  суровый и требовательный наставник, между тем как женщина, которая любит, жертвует всем ради любви?
Первого мая утром родился мой сын, Патрик.
ГОЛОС ДЕРДРИ. О, какой хорошенький мальчик, мама. Ты не должна о нем
беспокоиться. Я буду его всегда держать на руках и заботиться о нем.
Я вспомнила ее слова, когда Дердри умерла, сжимая брата в своих белых окоченевших ручонках.

ЛОЭНГРИН. Айседора, мы должны пожениться.
АЙСЕДОРА. Артистке глупо быть замужем, ведь я должна проводить свою
жизнь в турне по всему свету, и разве ты согласился бы проводить свою жизнь, любуясь мной из ложи?
ЛОЭНГРИН. Тебе не пришлось бы совершать турне, если бы ты была замужем.
АЙСЕДОРА. Что же мы станем тогда делать?
ЛОЭНГРИН. Мы будем проводить время в моем доме в Лондоне или в моем
имении в деревне.
АЙСЕДОРА. А потом?
ЛОЭНГРИН. А на потом у нас остается яхта.
АЙСЕДОРА. Ну а потом?

АЙСЕДОРА. Утром на рассвете я с моим музыкантом прибыли в Киев.
Внезапно, я увидела вполне явственно на другой стороне дороги два ряда гробов. Но они были не обыкновенными гробами, а детскими. Я стиснула руку Скене.
- Посмотри, все дети, все дети умерли!
Он успокаивал меня:
- Но ведь там ничего нет! Ничего нет, кроме снега, сугробов снега по обе стороны дороги.

АЙСЕДОРА. На концерте я вдруг сказала Скене:
- Сыграй траурный марш Шопена.
- Но зачем? - спросил он. - Ведь ты никогда его не танцевала.
- Не знаю, сыграй его.
В своем танце я изображала, как человеческое существо на руках несет
своего мертвого ребенка медленными, запинающимися шагами к месту последнего успокоения.
Когда я закончила, и упал занавес, наступила удивительная тишина. Скене был смертельно бледен и дрожал.
- Никогда не проси меня больше играть этот марш, - умолял он. - Я почувствовал саму смерть. Я даже вдыхал запах белых цветов… Похоронных цветов…  И я видел детей, лежащих в гробах…

АЙСЕДОРА. Прошлое, настоящее и будущее похожи, вероятно, на длинную
дорогу. Дорогу мы не можем разглядеть и верим, что будущее далеко, но оно уже подстерегает нас.

(Смех детей.)
АЙСЕДОРА. Накануне кто-то прислал мне книгу в роскошном переплете:
«Ниобея, оплакивающая детей своих». (Открывает шарф в виде книги.) «Чтобы тебя покарать стрелы богов пронзили головы преданных тебе детей, которых ты не могла защитить своей обнаженной грудью».
(Детские крики, смех.)
ГОЛОС НЯНИ. Пожалуйста, Патрик, не шуми так. Ведь ты мешаешь маме.
АЙСЕДОРА. О, пусть он шумит. Подумайте, няня, во что превратилась бы
жизнь без их шума.

АЙСЕДОРА. Вы видели, там что-то промелькнуло? Там пробежали три черные
кошки. По-моему, я схожу с ума. Вчера вечером я видела еще трех огромных черных птиц, которые здесь пролетали.

(Телефонный звонок.)
ЛОЭНГРИН. Айседора…  Давай встретимся в городе. Мне так хотелось
повидать тебя и детей.

ГОЛОС ДЕРДРИ. О, Патрик, угадай, куда мы сегодня поедем?.. угадай куда мы
сегодня поедем?.. угадай, куда мы сегодня поедем?…
ГОЛОС НЯНИ. Мадам, собирается дождь. Не лучше ли оставить детей дома?..
не лучше ли оставить детей дома?.. не лучше ли оставить детей дома?..
ЛОЭНГРИН. Я построю для тебя новый театр. Это будет театр Айседоры.
АЙСЕДОРА. Нет, это будет театр Патрика, ведь Патрик будет великим
композитором, который создаст танец для музыки будущего.

АЙСЕДОРА. Мы посадили детей в автомобиль - им нужно было возвращаться
домой. На прощание Дердри прижала губы к стеклу, я поцеловала стекло с другой стороны. Это прикосновение, леденящее душу осталось во мне навсегда.
Я приехала в студию, ела конфеты и думала: в конце концов, я очень счастлива, может быть счастливейшая женщина в мире. Мое искусство, успех богатство, любовь, но превыше всего мои чудные дети. Лоэнгрин вернулся - у меня будет свой театр!
Когда мой слух уловил страшный нечеловеческий крик.
ЛОЭНГРИН. Дети…  Наши дети… Они погибли!..

(Тишина. Повернулась спиной к зрителю.)
АЙСЕДОРА. Лишь дважды раздается материнский крик, который, кажется
нечеловеческим, - при рождении и при смерти. Разве не один лишь крик существует во вселенной - крик, заключающий в себе скорбь, радость, экстаз, страдание, - материнский крик сотворения.

ЛОЭНГРИН. Машина с детьми выехала на набережную Сены. Наперерез ей
выскочило такси. Наш шофер круто свернул к реке, мотор заглох. Шофер вышел из машины, завел мотор. И тут машина двинулась на него, он отскочил в сторону. Автомобиль с детьми упал в реку. Быстрое течение отнесло машину и понадобилось время, чтобы ее обнаружить и вытащить. Оба ребенка были еще теплыми.
(«Плачь» из «Орфея» Глюка. Танец молча.)

ГОЛОС ДЕРДРИ. Угадай, куда мы сегодня едем? (Смех.)
АЙСЕДОРА (видит детей). Дердри! Патрик! Не уходите! Это я! Я!
(Бежит за ними, падает.)
ГОЛОС НЯНИ. Мадам, не лучше ли оставить детей дома?
АЙСЕДОРА. Вы правы. Берегите их, дорогая няня, берегите их, не выпускайте
их сегодня!
Этот мир - эти горы, долины, моря -
Как волшебный фонарь. Словно лампа - заря.
Жизнь твоя - на стекло нанесенный рисунок,
Неподвижно застывший внутри фонаря.

Книга жизни моей перелистана - жаль!
От весны, от веселья осталась печаль.
Юность - птица: не помню, когда прилетела.
И когда унеслась, легкокрылая в даль.

В этом замкнутом круге - крути не крути -
Не удастся конца и начала найти.
Наша роль в этом мире - прийти и уйти.
Кто нам скажет о цели и смысле пути?

Вразуми, всемогущее небо, невежд:
Где уток, где основа всех наших надежд?
Сколько пламенных душ без остатка сгорело!
Где же дым? Где же смысл? Оправдание, где ж?

(Стук телеграммы.)

ГОЛОС. "Русское правительство, единственное, которое может понять вас. Приезжайте к нам. Мы создадим вашу школу".
АЙСЕДОРА. Да, я приеду в Россию и стану обучать ваших детей.

(Ропот журналистов, крики, шум.)

ЖУРНАЛИСТ. Айседора Дункан в восторге от большевиков, особенно от Красина, через которого она получила предложение от Советов открыть в Москве школу на тысячу детей.
АЙСЕДОРА. Советы - это единственная власть, которая в наше время проявляет заботу об искусстве и детях. В России сметены все условности, всякое неравенство, всякая несправедливость и царствует лишь гармония и братская любовь.
ЖУРНАЛИСТ. Не пугают ли вас трудности с продовольствием?
АЙСЕДОРА. Я боюсь духовного голода, отнюдь не физического. Я не собираюсь готовить детей к работе на сцене. Наоборот, моя мечта создать совершенные тела и образованные гармоничные души, сумеющие великолепно реализовывать себя в любом деле, которым займутся. Мои воспитанники будут в свою очередь обучать и развивать других детей, пока все дети в мире не станут единым гармоничным, весело танцующим коллективом.

(Стук колес.)

ГОЛОС ГАДАЛКИ. Карты говорят - вы отправитесь в долгое путешествие, у вас в жизни будет много необычного, много неприятностей. В одном могу вас уверить - вы выйдете замуж...
АЙСЕДОРА. Я никогда не выйду замуж.
ГОЛОС ГАДАЛКИ. Поживем - увидим...

(Стук колес, начинается тихо тема "Мы жертвами пали" или еще что-то революционное.)

АЙСЕДОРА. Я ожидала, что потону в объятиях бесчисленных товарищей и детей в красных рубашках, размахивающих красными флажками...
Но никто не обратил на нас особого внимания, кроме охранника, смотревшего на нас весьма подозрительно.
Как это не было похоже на то, что мне представлялось. Повсюду солдаты.
всех тщательно проверяли, а багаж перетряхивали. Все смотрели друг на друга с подозрением. Учтивость и вежливость исчезли с лица этой земли. Каждый считал, что он лучше других, и поэтому имеет право проталкиваться и пробиваться куда хочет. Казалось, что никто не работает, что всех гоняют военные, которые приходят в ужас при одной мысли, что может образоваться группа.
Из этого кромешного ада вынырнула пожилая женщина и отвезла нас в темную, жалкую гостиницу. Мы получили комнату, именно комнату. Одну на троих, с железными кроватями. Нам дали черный хлеб с икрой и предоставили самим себе.
Что-то было, безусловно, перепутано. Мы решили подождать утра, когда все это образуется.
Не успели мы задуть свечи, как с ужасом услышали пронзительный писк и визг, топот маленьких ножек, прыжки на стол. Когда мы зажгли свечи, то увидели массу крыс. Дойдя, почти до истерики, мы звонили и звонили, - но безрезультатно. В гостинице никого не было.

АЙСЕДОРА. А нарком Луначарский очень удивился, увидев меня, и не мог понять, кто же послал телеграмму, приглашая меня приехать в Россию.
Но я все же решила осуществить свою мечту.

(Хохочет.)

АЙСЕДОРА. Помню, меня пригласили на вечеринку большевиков. Я была вся в красном. (Смеется.) И вдруг я оказалась в чудесном салоне в стиле Людовика 16, все приветствовали меня на французском языке. Прекрасно одетые, увешанные драгоценностями декольтированные дамы, изящно хлопали: «Изысканно, прелестно».
АЙСЕДОРА. Так вот она какая, большевистская Россия? Господи! Для чего совершалась великая революция? Ничего не изменилось, кроме актеров! Вы забрали их драгоценности, мебель, одежду и манеры. Но только играете хуже. Выпустите меня!

АЙСЕДОРА. Как-то вечером во время моего выступления вдруг погасли все огни. На сцене осталась только керосиновая лампа. Театр был полон простых людей, я испугалась, что может произойти что-то нехорошее. Схватив красную лампу, я подняла ее над головой.

(Свет меркнет.)

АЙСЕДОРА. Спойте русские песни.
(Русские песни, переходящие из одной в другую. На песнях – текст.)
АЙСЕДОРА. Так продолжалось более часа, рука так болела, что я еле выдерживала, но я знала, что когда я ее опущу, очарование развеется. Публика видела не меня, а надежду свою на будущее.

Как нужны для жемчужины полная тьма –
Так страданья нужны для души и ума.
Ты лишился всего и душа опустела?
Эта чаша наполнится снова сама.

Мне, Господь. Надоела моя нищета.
Надоела надежд и желаний тщета.
Дай мне новую жизнь, если ты всемогущий!
Может лучше, чем эта, окажется та.

АЙСЕДОРА. Айседора Дункан возьмет пятьдесят детей, способных к танцам.

(Пятится назад. Плач, вопли, упреки матерей. Крики: «Айседора, Айседора».)

АЙСЕДОРА. Малыши протягивали мне свои ручонки скелетов с пальчиками, толщиной в соломинку. Я приняла вдвое больше детей. Во Франции со счета пришлось снять последние деньги. (Счастливо смеется, задумывается.)

ГОЛОС. О, Айседора. Почему так поздно? Наш молодой поэт Есенин уже перевернул пол-Москвы, разыскивая тебя.
АЙСЕДОРА. Дверь распахнулась, и передо мной возникло самое прекрасное лицо, обрамленное золотыми кудрями, с проникающими в душу голубыми глазами.
Это была судьба. Я открыла объятия и он упал на колени, прижимая меня к себе: «Айседора, Айседора. Моя, моя!»

Вот оно, глупое счастье
С белыми окнами в сад!
По пруду лебедем красным
Плавает тихий закат.

АКТКР.  Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь – зараза,
Я не знал, что любовь – чума,
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

АЙСЕДОРА. Всю оставшуюся жизнь я помнила лишь голову с золотыми кудрями, лежавшую у меня на груди, и мое единственное желание – укачать его, чтобы он отдохнул, мой маленький золотоволосый ребенок.

АКТЕР. Помнишь, в Берлине он заказал больше вещей, чем человек способен сносить за всю жизнь.
АЙСЕДОРА. Он ведь такой ребенок, и у него никогда ничего в жизни не было.
АКТЕР. А когда у этого «ребенка» начинались нервные припадки. Он крушил все вокруг, и ты вынуждена была прятаться и сбегать, чтобы остаться целой.
АЙСЕДОРА. Но поверь мне, он это не со зла. Когда он пьет, он совсем теряет рассудок, русские ничего не делают наполовину. Иногда я удивляюсь, почему все не пьют, живя в этом ужасном мире.
АКТЕР. А куда делись деньги, которые ты заработала в турне по Америке?
АЙСЕДОРА. О, да, масса денег. Но я не знаю, куда они ушли.
АКТЕР. Не знаешь? Ты их обнаружила в чемодане у Сергея, как, впрочем, и твои вещи, которые ты считала потерянными.
АЙСЕДОРА. О, неужели я вскормила змею на своей груди? Нет, не верю, бедный Сережа. Я уверенна, что он сам не знал, что делал. У него никогда не было много денег и, видя, что я их щедро трачу, его крестьянская натура взяла над ним верх, и он бессознательно решил часть их сохранить.
АКТЕР. Подумать только, у него были деньги, а тебя с ума сводил портной. Требуя расчета за два костюма Сергея, и угрожал тебе арестом. Это ты унижалась, прося деньги у Лоэнгрина на билеты в Россию. Но почему, почему ты терпела это?
АЙСЕДОРА. Я не смогу объяснить… Потому, что в этом есть что-то, что мне нравится, что-то глубоко, глубоко в душе. Ты заметил, как Сергей похож на одного человека? Разве ты не видишь сходства? Он просто копия маленького Патрика. Патрик был бы таким.

Утром, в ржаном закуте,
Где златятся рогожи в ряд.
Семерых ощенила сука.
Рыжих семерых щенят.

До вечера она их ласкала,
Причесывая языком,
И струился снежок подталый
Под теплым ее животом.

А вечером, когда куры
Обсиживают шесток,
Вышел хозяин хмурый,
Семерых всех поклал в мешок.

По сугробам она бежала,
Поспевая за ним бежать.
И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь.

И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег.
Однажды он застал меня плачущей над фотографиями моих любимых покойных детей. Он выхватил у меня альбом и швырнул его в бушующее пламя. Я бы спасла его от огня, но Сергей держал меня с нечеловеческой силой, и выкрикивал гадости о моих детях.
Больше я его никогда не видела.

(Танец бурный.)

Излюбили тебя, измызгали –
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Или в морду хошь?

Чем больнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.

К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, плачу,
Прости… Прости…

Господи! Если ты меня хоть чуточку любишь, помоги мне покинуть этот проклятый мир, полный золотоволосых детей. Ни алкоголь, ни возбуждение, ни что-либо другое не могут облегчить чудовищную боль, которую я ношу с собой.
Господи, да о чем я печалюсь? Я знаю, я создам свою школу. Я поеду в Россию, заберу своих детей и в конце нас еще ждет слава!..

Все, что в мире нам радует взоры, - ничто.
Все стремления наши и споры – ничто.
Все вершины земли, все просторы – ничто.
Все, что мы волочем в свои норы, - ничто.

В этом мире ты мудрым слывешь? Ну и что?
Всем пример и совет подаешь? Ну и что?
До ста лет ты намерен прожить? Допускаю.
Может быть, до двухсот проживешь. Ну и что?

Что есть счастье? Ничтожная малость. Ничто.
Что от прожитой жизни осталось? Ничто.
Был я жарко пылавшей свечой наслажденья.
Все, казалось, - мое. Оказалось – ничто.

http://krispen.ru/nikitina_l_01.doc

end ` go to begin